Прошло больше года, за это время храму передали рядом стоящий дом под приходские нужды, теперь там была самая настоящая трапезная, с кухней и столовым залом, небольшим, уютным. Была комната священника, где появился самый настоящий диван. Правда бывший в употреблении, б/у. Его пожертвовала одна прихожанка. Диван обтянули новой материей и он выглядел вполне достойно. На нем было гораздо удобнее отдыхать, чем на стульях за призрачной ширмой. В общем, быт налаживался. День сменялся новым днем, богослужения совершались почти ежедневно. Череду несли два священника и один диакон. Один раз в неделю крестили — по субботам, два дня венчали — ну как обычно, по пятницам и воскресеньям, если не пост. Когда была необходимость, не отказывали крестить и венчать и в неурочное время. Время было для церкви интересное, народу крестилось и венчалось много. Службы были уставные, продолжительные. Чай теперь означал больше отдохновение, нежели согревание организма. Но все равно — чай в церковной трапезной это всегда милое дело. Особенно если он заварен хорошо и горяч, как сказал один остряк: «дружба и чай хороши, когда они крепкие, горячие и в меру сладкие...»
И был день... все шло своим чередом. В этом пространстве. В это время. Спокойствие церковной жизни ведь всегда весьма относительно. Через каждый храм проходит ось человеческой боли и страдания. За красотой храма, за золотом икон и иконостаса не всегда виден пульс этой боли. Но как боль человеческого организма дает ему знать, что он жив и должен жить, так и боль человеческая, проходя через сердце церкви, дает ей жизнь, не дает закоснеть в самодовольном созерцании внешней красоты и наружного покоя.
Если только мы можем ощущать эту боль, если мы не настолько поражены равнодушием и безразличием. Если мы живем любовью. Только если любовь...
На пороге трапезной стоял болезненного вида мужчина с волосами с проседью. Одет был не очень опрятно, один рукав был заправлен в карман куртки, инвалид. Священник и еще пара людей, находившихся в трапезной подняли свои глаза на посетителя. 10 секунд паузы. Кто это? Очередной непохмеленный проситель денег на «проезд из мест лишения свободы из Калининграда в Красноярск»? Или некто в самом деле нуждающийся?
«Батюшка, Вы меня не узнаете? Я Николай, Вы меня крестили в прошлом году с братом. Перед армией, нас мама привела... помните?».
«Николай»?! – Священник встал ему навстречу. По просьбе матери он молился о воинах Николае и Алексее, но ничего о них не знал. Их имена были вписаны в его помянник. За каждой литургией, которую совершал священник, он поминал их вместе с десятками и сотнями болящих, скорбящих, благоденствующих и благотворящих...
Николая усадили за стол, скоро подали еды, чаю. Священник не решался начать разговор. Николай не торопясь съел суп, второе и придвинул к себе кружку с чаем. «А можно ли погорячее»? Кухарка принесла горячий чайник. Чай стали пить все. Николай начал свой рассказ.
* * *
После призыва, армейского карантина мы с братом попали в одну часть, даже в один взвод. Некоторое время спустя оказались в Чечне. Никто не хотел на попадать на войну, но когда мы оказались практически на передовой уже было не до соплей, воевали насколько могли. А что мы могли... Командиры сокрушались о том, что нас использовали как пушечное мясо. «Ах, если бы тут в бою были бы хоть сколько-то обученные и подготовленные воины?!» Нет, пробивали чеченскую оборону, беспощадную и жесткую, телами вчерашних пацанов.
В одном из боев на моих глазах был убит мой брат Алексей. Он был со мной на одном рубеже, я все видел своими глазами, но, как в страшном сне, сквозь разрывы и огонь не мог дотянуться до него. Я был контужен. Очнулся в плену. Рука почти не слушалась. За раной особого ухода не было. Руку потом отняли. Уже у наших, в Моздоке, в госпитале. В плену пробыл несколько месяцев. На работу почти не гоняли, негодный я был, дикий, контуженный. Не знаю почему меня не убили там. Бог спас. С нами в ямах сидел местный чеченский священник. Отец Анатолий.
Его потом убили. Мы все видели. Черные хотели, чтобы мы видели, как его убивают. Я чудом крест свой сохранил. Я не знаю как. Он же простой алиминиевый. Я весь грязный, во вшах. Никто не стал рыться в моих шобанах.
После госпиталя вернулся домой. А дома нету.
Как сказали соседи, мать получила на нас обоих с Алексеем похоронки. Ну там все как надо - «Ваши сыновья пали смертью храбрых, спасибо вам, заходите еще...» Мать не долго протянула. Горе ее съело. А когда все про нас выяснилось — некому уже было объяснять, некого было «радовать». Похоронили ее, приехали родственники с другого города. Тут у нас нет никого. Квартиру они продали сразу почти. (Годы-то стояли дикие)
Вот я дома. Нет у меня ничего. Помогите на первое время. Поеду туда к родственникам, надо разобраться, деньги может вернут за квартиру.
Есть ли они эти деньги?
В следующие несколько дней все помогали Николаю. Доложили Митрополиту. Он помог снять квартиру на свой счет, подключили военкомат, который просто так что-то не очень подключался. Помогли с больницей, докторами и с лекарствами. Одежду купили, дали денег. Ну так — немного, чтобы жить. Так, чтобы со временем собрать Николая в дорогу. Время пришло, купили билет, посадили на вечерний поезд. И был еще один вечер... Наступала ночь.
